Михаил Никифорович (1818-87) , русский публицист, издатель журнала "Русский вестник" (с 1856) и газеты "Московские ведомости" (1850-55, 1863-87). В 30-х гг. примыкал к кружку Н. В. Станкевича. В 50-х гг. умеренный либерал, сторонник английского политического строя. Со времени Польского восстания 1863-64 один из вдохновителей контрреформ.

Катков (Михаил Никифорович) - известный русский публицист, родился вМоскве в 1818 г. от отца, мелкого чиновника, и матери (урожденнойТулаевой) грузинского происхождения. Учился в преображенском сиротскоминституте, в первой московской гимназии, в пансионе известногопрофессора Павлова и в моск. университете, по словесному отделению.Университетский курс он окончил в 1838 г. кандидатом, с отличием. Вуниверситете увлекался философией и примкнул к кружку Станкевича; ближевсего сошёлся с Белинским и Бакуниным. Литературой стал заниматься ужеочень рано; был деятельным сотрудником "Московского Наблюдателя", когдаэтот журнал редактировался Белинским, и вместе с последним началсотрудничать и в "Отечественных Записках" Краевского. Писал онпреимущественно библиографические заметки. переводил Гейне, Гофмана,Шекспира. Из больших его статей, помёщенных в "Отечественных Записках",обратили на себя внимание главным образом следующие: "О русских народныхпеснях", "Об истории древней русской словесности Максимовича", о"Сочинениях графини Сарры Толстой". Статьи эти написаны в приподнятомнациональном духе, с оттенком мистического настроения. Белинский такувлёкся ими, что усмотрел в авторе "великую надежду науки и русскойлитературы". В конце 1840 г. К., с ничтожными средствами, уехал вБерлин, где в течении двух семестров слушал лекции Шеллинга. Повозвращении из-за границы он старался поступить на государственнуюслужбу. "Максимум моей амбиции, - пишет он Краевскому, - попасть ккакому-нибудь тузу или тузику в особые поручения". В это время онпорывает все свои литературный связи. Изменяется также и взглядБелинского на него. Попечитель моск. учебн. округа, граф Строганов,обративший внимание на К., как на очень способного студента, доставляетему уроки в разных аристократических семействах. В 1845 г. он защищаетдиссертацию об "Элементах и формах славяно-русского языка" и назначаетсяадъюнктом по кафедре философии. Как профессор, К., по свидетельству г.Любимова, даром слова не обладал и не мог увлекать слушателей.Профессорствовал К. только пять лет, до 1850 г., когда вследствиереакции, вызванной событиями 1848 г., преподавание философии быловозложено на профессора богословия. В 1861 г. К. становится редактором"Московских Ведомостей" (тогда эта была должность, замещавшаяся поназначению) и чиновником особых поручений при министерстве народногопросвещения. В 1852 г. в "Пропилеях" - сборнике, издававшемсяЛеонтьевым, с которым К. близко сошёлся ещё в 1847 г., когда они вместесостояли профессорами в московском университете - появилось философскоесочинение К.: "Очерки древнего периода греческой философии". В 1856 г.Каткову удалось, благодаря поддержке товарища министра народногопросвещения, князя Н. А. Вяземского, получить разрешение на издание"Русского Вестника". Сначала К., занятый составлением большой статьи оПушкине (оставшейся не оконченной), не принимает участие в том отдележурнала, который был посвящён специально обсуждению политическихвопросов, т. е. в "Современной Летописи". Наступившая эра коренныхгосударственных реформ возбуждает в нём, однако, интерес к политике. Онначинает серьеёзно заниматься англ. госуд. строем, изучает Блекстона иГнейста, совершает поездку в Англию, чтобы лично присмотреться канглийским порядкам. Он становится страстным полемизатором и,высказываясь самым решительным образом против революционных исоциалистических увлечений, является, вместе с тем, горячим поборникоманглийских государственных учреждений, мечтает о создании русскойджентри, увлекается институтом английских мировых судей. На этой почверазыгрывается его полемика с Чернышевским и Герценом. Полемика эта,независимо от интереса, который "она представляла по существу длятогдашнего русского общества, приобретает ещё особенное значение,вследствие того обстоятельства, что К. окружали тогда крупныелитературные силы, принимавшие деятельное участие в "Рус. Вест".Тогдашние журналы были все настроены либерально, и разница между нимизаключалась лишь в оттенках, причём "Рус. Вест." представлял собоюправое, а "Современник" - левое крыло либеральной партии. К. выступаетрешительным защитником свободы слова, суда присяжных, местногосамоуправления. В тогдашней деятельности К. обращает на себя ещёвнимание борьба, которую он вёл с цензурою для расширения свободы печатив обсуждении общественных и государственных вопросов. Во всех случаяхстолкновения с цензурою он обращался к высшим властям с весьмаобстоятельно и дельно изложенными записками, в которых излагал своивзгляды на текущие государственные и общественные вопросы. Благодарясвязям, которые он имел в высших правительственных сферах, записки этидостигали цели. Через графа Строганова он заручился расположением гр.Блудова и кн. Вяземского, и таким образом даже гнев некоторых министровоказывался по отношению к нему бессильным. Результатом оживлённойдеятельности К. было значительное расширение для всей печати сферывопросов, допущенных к обсуждению. Этою тактикою К. стал пользоватьсявсё шире и шире, и ею в значительной степени объясняется то выдающеесязначение, которое он приобрёл в качестве редактора "Моск. Вед.". В 1862г. правительство решило сдать частным лицам в аренду как"С.-Петербургские", так и "Моск. Вед.". Благодаря высокой аренднойплате, предложенной К., "Моск. Вед." остались за ним, и он вторичновступил в редактирование этой газеты 1 января 1863 г. Через десять днейв Польше началось восстание. Сначала К. отнёсся к нему довольноспокойно. Только по мере того, как с разных сторон посыпалисьвсеподданнейшие адресы и разгоралась дипломатическая переписка, К. сталпомещать в своей газете страстные статьи, с одной стороны апеллируя кпатриотическим чувствам русского народа, с другой требуя "не подавленияпольской народности, а призвания её к новой, общей с Россиейполитической жизни". Таково было настроение К. приблизительно до 15 апр.1863 г., когда примирительное настроение в высших правительственныхсферах уступило место более решительному, выразившемуся, между прочим, вназначении Муравьёва ген.-губернатором в Вильно. Независимо от строгихрепрессивных мер, правительство решило вперёд опираться не на шляхту, ана польское крестьянство. В этих видах задумана была реформа, в силукоторой польским крестьянам предоставлена была поземельная собственностьи обеспечено их независимое социальное и экономическое существование.Первый в печати указал на необходимость этой реформы И. С. Аксаков; К.восстал против неё, доказывая, что она неосуществима, и требовал толькопродолжения репрессивных мер. В этом смысле он высказывался ещё осенью1863 г., а 19 февр. следующего года реформа уже осуществилась. В данномслучае, таким образом, К. не служил выразителем правительственнойполитики, в широком значении этого слова. Сочувствие, которое встретилистатьи К. по польскому вопросу в некоторой части русского общества,внушило ему высокое мнение о публицистической его роли: он сталвысказываться очень резко, и большинство его прежних покровителей вадминистративных сферах от него отшатнулось. Он провозглашал, в начале1866 г., что "истинный корень мятежа не в Париже, Варшаве или Вильно, ав Петербурге", в деятельности тех лиц, "которые не протестуют противсильных влияний, способствующих злу". Отказ К. напечатать первоепредостережение, данное "Московск. Ведом.", повлёк за собою второе, а наследующий день третье предостережение, с приостановкою газеты на двамесяца. Вслед затем ему удалось испросить Высочайшую аудиенцию, и онполучил возможность возобновить свою деятельность, значительно, однако,умерив тон своих статей. В 1870 г. он снова получает предостережение иуже не отказывается, как в 1866 г., принять его, а сознаётся в своейошибке и затем, до начала 80-х годов, не помещает в своей газете такназываемых "горячих" статей, вызывавших против него неудовольствиевысших административных сфер. Национальная политика, которой он сталпридерживаться с 1863 г., под влиянием польских событий, не измениласначала его воззрений на пользу реформ 60-х годов. Он высказывается и заобновлённый суд, и за земские учреждения, и вообще за коренноеобновление нашей государственной и общественной жизни. Еще в 1870 г. оннаходит, что, если деятельность земства не вполне удовлетворительна, тоэто объясняется главным образом "глухим нерасположениемправительственной власти к земским учреждениям". Окончательный поворот вего политическом настроении произошёл лишь в самом конце 70-х г. До техпор он усматривал всё зло в польской или заграничной интриге, которая,будто бы, свила себе гнездо и в административных сферах; теперь онвосстаёт против русской интеллигенции вообще и "чиновничьей" вособенности. "Как только заговорит и начнёт действовать нашаинтеллигенция, мы падаем", - провозглашает он, самым решительным образомосуждая и суд, и печать. После предоставления чрезвычайных полномочийграфу Лорис-Меликову, К., однако, изменил свою точку зрения. Онприветствовал "новых людей, вошедших в государственное дело" (хотя в этовремя состоялось увольнение министра народного просвещения, графаТолстого), а на пушкинском празднике произнес речь, в которой заявляет,что "минутное сближение... поведёт к замирению" и что "на русской почвелюди, также искренно желающие добра, как искренно сошлись все напразднике Пушкина, могут сталкиваться и враждовать между собою в общемделе только по недоразумению". Речь К. не встретила сочувствияприсутствующих; Тургенев даже отвернулся от протянутого к нему К.бокала. Виновниками катастрофы 1 марта 1881 г. К. опять признавалполяков и интеллигенцию. После манифеста 29 апреля К. начал доказывать,что "ещё несколько месяцев, быть может недель прежнего режима - и крушение было бы неизбежно". С этого момента он с неслыханноюрезкостью начинает нападать на суды и земские учреждения, а также нанекоторые ведомства. Будучи в начале 80-х годов горячим сторонникомБисмарка, которого он называл "более русским, чем наша дипломатия, неимеющая под собою национальной почвы", он к 1886 г. Восстаёт против тойже. дипломатии за то, что она не желает ссориться с Германией, и говорито "статьях, узурпаторски названных правительственными сообщениями". Оннападает и на финансовое ведомство, обвиняя его в том, что оно состоитиз антиправительственных деятелей. То же обвинение взводится им и наминистерство юстиции, когда представитель его (Д. Н. Набоков) впубличной речи счёл долгом опровергнуть нарекания на судебное ведомство(1885). Нападал К. и на правительствующий сенат, "чувствующий особуюнежность ко всяким прерогативам земского самоуправства", и нагосударственный совет, усматривая в критическом отношении его кзаконопроектам доктринерство и обструкционизм и упрекая его за "игру впарламент", т. е. за деление на большинство и меньшинство иформулирование меньшинством отдельных мнений. Резкость тона вызваланеудовольствие против К. со стороны административных сфер,подвергавшихся его нападкам: К. приезжал в Петербург, чтобы представитьобъяснения. Вскоре после возвращения в Москву он умер, 20 июля 1887 г. -В отличие от других известных русских публицистов, всю свою жизньостававшихся верными своим взглядам на общественные и государственныевопросы (Иван Аксаков, Кавелин, Чичерин и др.), К. много раз изменялсвои мнения. В общем он постепенно, на протяжении с лишком 30-ти-летнейпублицистической деятельности, из умеренного либерала превратился вкрайнего консерватора; но и тут последовательности у него ненаблюдается. Так, например, в 1864 г. он не может нахвалитьсягимназическим уставом 1864 г., называет его "огромною по своим размерамреформою", "одним из плодотворнейших дел царствования", "его славою". В1865 г. К. уже находит, что этот устав "неудовлетворителен вподробностях своей программы". Когда министром народного просвещениястановится граф Толстой (1866), К. пишет, что "всё дело реформы виситкак бы на волоске", а в 1868 г., ко времени основания им лицеяЦесаревича Николая, он уже безусловно, в самых резких выражениях,осуждает гимназический устав 1864 г., является затем главным сторонникомгимназической реформы, а после её осуществления (1871) - наиболеепрямолинейным защитником новых порядков. До конца 70-х гг. он решительновысказывается за свободу торговли, за восстановление ценности нашейденежной единицы, путём сокращения количества кредитных билетов,находящихся в народном обращении. С начала 80-х гг. он выступает ярымпротекционистом и сторонником безграничного выпуска бумажных денег. Вовремя польского восстания он утверждает, что сближение с Францией "можетнас только ронять и ослаблять". После посещения имп. Александром IIпарижской выставки в 1867 г. он находит, что "нет на земном шаре ниодного пункта... где бы Россия и Франция не могли оказывать друг другусодействия". Вслед затем, после покушения Березовского, он опятьсомневается в пользе сближения с Францией. Вскоре он является горячимсторонником трех-императорского союза и прямо заявляет, послефранко-прусской войны, что "усиление Германии нисколько для нас неопасно". Даже в 1875 г., когда только благодаря личному вмешательствуимп. Александра II был предотвращён новый погром Франции, К. отозвалсяобо всём этом инциденте, как об "английской интриге", направленной ктому, чтобы "подорвать доверие между тремя императорами". Послеберлинского конгресса он высказывается против Германии и придерживаетсяэтой точки зрения до 1882 г., когда становится вновь сторонником князяБисмарка. Четыре года спустя К. выставляет Бисмарка злейшим врагомРоссии и видит всё спасение в союзе с Франциею. До 1885 г.(включительно) он признает государственными изменниками тех, ктовысказывается за сближение с Францией, а с 1886 г. он сам решительновступает в ряды сторонников такого сближения. При такой изменчивостипублицистических взглядов К., нельзя искать их источника в науке илиисторическом и государственном опыте. К. проповедовал централизацию идецентрализацию, расширение местного самоуправления и усилениецентральной власти, защищал суд присяжных и высказывался против него,был горячим фритредером и столь же горячим протекционистом, стоял заметаллическое обращение и превозносил бумажно-денежное, отстаивалуниверситетский уставь 1863 г. и усматривал в этом уставе причинупадения науки. По той же причине весьма трудно определить общественноеили государственное значение публицистической деятельности К. Так напр.,симпатии общества, главным образом, сосредоточивались на Франции, наземском самоуправлении, на суде присяжных и т. д., К. же во всех этихвопросах постоянно менял свою точку зрения. Если бы советы К. былипринимаемы во внимание, то невозможно было бы спокойное и правильноетечение государственной жизни; постоянно приходилось бы заменятьустановленные законы новыми, противоположными. Нельзя признать К. иистолкователем правительственной политики: его взгляды часто несоответствовали или даже прямо противоречили правительственнымначинаниям. Влияние его, достигавшее особой силы в периоды совпадениятех или других его мнений с намерениями и видами правительства,объясняется в значительной степени публицистическим его талантом, атакже свободой, с которою он, в противоположность многим другимписателям, мог высказывать свои взгляды. Трудов, посвящённых оценке деятельности К., пока ещё очень немного внашей литературе. Главные из них: Любимов, "М. Н. К." (по личнымвоспоминаниям, СПб., 1889); Неведенский, "К. и его время" (СПб., 1888).Кроме того, в год смерти К. были помещены в разных повременных изданияхнекрологи покойного публициста и отзывы о его деятельности (см., напр.,общественную хронику в. № 9 "Вестн. Европы" за 1887 г.). Из произведенийК. отдельно изданы, кроме вышеуказанных его диссертаций, два сборникаего статей, помещавшихся в "Моск. Вед.": "М. Н. К., 1863 г." (М., 1887)и "М. Н. К., 1864 г." (М., 1887). И. А.